Особистість: CONTEMPORARY LAW Эрнеста ГРАМАЦКОГО

«В искусстве сегодня пришло время contemporary art, в праве — эпоха contemporary law», — считает президент адвокатской фирмы «Грамацкий и Партнеры». Он называет адвокатуру последней школой гражданских добродетелей, где таланты и доблесть носят в себе остаточные следы свободы, изгнанной из прочей части общества, не терпит казенного высокомерия и уверен, что в бизнесе просить не подобает. О том, как влюбить в себя клиента и не потерять сон, — как всегда стильно, вычурно, откровенно: Эрнест Грамацкий

В начале года адвокатская фирма «Грамацкий и Партнеры» отметила свое пятнадцатилетие. Чем вдохновляется, чем живет Эрнест Грамацкий сегодня?

Фирма — как жена на пятнадцатом году семейной жизни: мало, чтобы вы хотели ее, — нужно, чтобы и она хотела вас. Рутина кроется не в работе, а в самих людях, в нашем мышлении. Посмотрите за пять лет пять тысяч спектаклей, и вы возненавидите театр. Профессиональное предназначение, если оно существует, определяется тем, что тебя не тошнит от профессии и после пяти тысяч встреч с клиентом, когда остается драйв в пять тысяч первый раз. Я всего лишь тянусь к образцам совершенства и пассионарности, жизнь подбрасывает новые вызовы сама. Это причина и движущая сила всех деяний человечества: если есть океан — мы пересечем его, если есть болезнь — мы ее вылечим, если есть рекорд — мы его побьем. Если существует несправедливость — мы ее исправим. В этом суть и бизнеса, и всей жизни.

Многие коллеги в последнее время признаются, что юридическая практика все больше демотивирует, а новые вызовы искать все сложнее.

Все приходят в юриспруденцию разными дорогами. Но во все времена к праву следует относиться как к преданию, врученному нам великими, оно требует к себе религиозного поклонения. Да, приходится мириться с тем, что работа юриста — это пахота, но, облюбовав себе пожизненную каторгу, ее необходимо боготворить! Иначе не стать настоящей звездой. Все, что у нас с вами есть, — это репутация. И в жизни нет ничего важнее, чем то, КАК ты делаешь свою работу. Ничего нет. Это самое главное. И твоя сущность проявляется именно в этом. Такова единственная мера ценности человека.

У Вас много свободного времени?

У меня нет свободного времени. Я просто свободен.

Выходит, проблему личного баланса Вы для себя решили?

Вопрос пресловутого life-work balance — это вопрос душевного баланса вообще, безотносительно работы, это общая проблема субъективного отношения к происходящему. Сначала стерлись границы между рабочим и личным внутри нас, теперь они стираются вовне — между нами и нашими клиентами. Благодаря «облачным» серверам и удаленному доступу клиенты проникли к нам в дом, они заполнили наше личное пространство, мониторы, планшеты, смартфоны — они уже попросту заглядывают в окна наших домов. Это новая реальность, которой приходится как-то управлять. Баланс частного и публичного следует искать у себя в душе, а не в офисе или дома.

Технологии, призванные упростить жизнь, сделали ее сложнее?

Скорее, обострили уже существовавшие отношения. Того, кто воспринимает юридический бизнес как тяжкое бремя, терпимое лишь за определенные компенсаторы, современные технологии окончательно закрепостят и привяжут электронными цепями к ненавистному клиенту. Для меня же это не более чем инструмент управления свободой. Не надо включаться в гонку: все равно бежим по кругу. На шестнадцатом кругу понимаешь, что все, для чего живет человек, — это творить от души и от души веселиться. Если относиться к работе слишком серьезно, то при нынешних темпах выживут только те, у кого не будет потребности во сне. Поэтому я всегда был противником жесткого тайм-менеджмента: невозможно противиться деловым и личным биоритмам. Когда ты проводишь по двадцать встреч на дню, то просто вынужден поддаваться творческой прокрастинации, которая позволяет отделить действительно важное от информационного шума.

Вам не кажется, что юристы стали слишком часто жаловаться на клиентов?

Это своеобразная культурная тенденция. Все старо как мир: требования к юристам растут, требования к клиентам снижаются. Это не психология, это экономика, можно сказать — специфика спроса. Клиент давно разучился думать, он стал пассивным потребителем, ему нужен высокоскоростной онлайн-доступ к юристу, он хочет нажать на своем айфоне кнопку «Юристы», и чтобы проблема тотчас была решена, желательно с картинками. Я наблюдаю за рынком, и похоже, что нам нечего сказать новому классу клиентов. Реклама всех юридических фирм сделана в стиле «наша вода утоляет жажду» или «наш стиральный порошок стирает». Какой мессидж мы несем бизнес-сообществу? — «Наши юристы пишут договоры и ходят в суд». Мы жалуемся, потому что быть просто хорошими уже нехорошо. Удовлетворять требования клиентов мало — чтобы добиться успеха, их необходимо удивлять. Удивлять и создавать привязанности. Заслужить высокую эмоциональную стоимость расставания с нами.

Тем не менее, расставаний в последнее время ­ все ­больше?

Это рутина нашего бизнеса: в тот самый момент, когда вы получаете нового клиента, вы начинаете его терять. И этот процесс тем более необратим, чем более мы уверены в собственной непогрешимости. За последний год мы не потеряли ни одного постоянного клиента — во многом благодаря тому, что спокойно к этому относимся. Все должно быть взаимно и по любви. Вообще, нужно много раз пережить расставание, чтобы воспринимать этот процесс с естественностью и легкостью отчуждения. Хороший сервис — это когда довольны все: и клиент, и, что важнее, вы сами. Когда каждый уходит с переговоров с приятным ощущением, что красиво сделал всех остальных.

Тема этого номера — конкуренция на рынке юридических услуг. Как кризис изменил конкурентную парадигму?

История кризиса — не о том, как перестроить бизнес-процесс или поменять организационную структуру. Это о том, как изменить сознание людей. Суть предпринимательства — не в капитале, а в идеях. Даже на нашем юридическом рынке еще не все колеса изобретены. Успех приходит через исследование неизведанного  и получение лишь отчасти «правильных» результатов. Вот и надо искать вместе с клиентом. Мы не посредники между ним и нормативной базой. Мы инвесторы, партнеры, наставники и психотерапевты. То есть мы имеем право и побуждать, и наставлять, и вдохновлять, и лечить.

О чем в первую очередь думает клиент, нанимая юристов?

Юристов не нанимают, с ними вступают во взаимоотношения. С позиции профессиональных консультантов привлечение нового клиента — это всегда драйв, это ухаживание, интрига, обольщение. С позиции же клиента выбор юридического советника — это больше эмоциональный акт веры. Для самых тревожно-мнительных — акт отчаяния. Если клиент не влюблен в своего адвоката, значит, это плохой адвокат — вот так все просто. Так что этот выбор вообще никак не связан с квалификацией, рейтингами, профессиональным опытом или ценами, как об этом врут учебники и плохие адвокаты.

Складывается впечатление, что главной особенностью посткризисной конкуренции является ее неопределенность — в критериях и даже субъектах...

Ну да (задумывается). Посткризис. Пострынок. Постконкуренция. Она как бы рассеялась: конкуренция между фирмами, конкуренция внутри фирмы, конкуренция между юристами и прочими консультантами, конкуренция между внешними юристами и юрисконсультами, между литигейторами и медиаторами, даже между юристами и клиентами, конкуренция компетенций и юрисдикций — вообще, казалось бы, нонсенс.

Юридических услуг стало слишком много?

Скорее, слишком много юристов, которые говорят об этом. На самом деле — это фикция. Спрос и предложение всегда сойдутся в какой-то точке. Наш «кризис перепроизводства» — это кризис ожиданий самих фирм. Нам всегда было приятно обойти друг друга на повороте. Юристы вообще больше интересуются коллегами, нежели своими клиентами. Это все разные проявления профессиональной фаллометрии: открытие мейнстримовых практик, кадровая экспансия, вынужденная гонка за «фейковыми» (как правило) тендерами. Это детская болезнь, кризис роста, она пройдет.

Вы упомянули медиацию. Сегодня она способна конкурировать с судебной и арбитражной практикой?

Глобально есть практика разрешения споров. Трудно всерьез говорить о медиации как об отдельной ­услуге с самостоятельными оборотами. На данной стадии развития отечественного бизнеса медиация в западном понимании обречена. Как вам такая за­нимательная конфликтология: само слово «компромисс» обрело в нашей практике очевидно негативные коннотации. Мы говорим «вынужден пойти на компромисс» ­вместо «достиг компромисса». Клиенты в своем желании воевать во всех инстанциях упорствуют до конца, и адвокаты с удовольствием подпитывают их ам­биции. Примитивным обществом правят охотники, а не собиратели. Не поднять брошенную перчатку — приз­нак слабости. А у нас любой, самый ничтожный кон­фликт воспринимается и переживается предельно ­ лично.

Какие решения даются президенту адвокатской фирмы сложнее всего?

Самые сложные управленческие решения сегодня, как и во все времена, касаются людей. В юридическом бизнесе нет обособленных от людей технологий. Поэтому мы не можем наладить однообразный протокол и со стороны наблюдать, как движется кон­вейер. В наших силах лишь собрать вместе талантливых креативных юристов и постоянно их испытывать. У ­нас такой двигатель внутреннего сгорания: я испытываю ­их, они испытывают меня… Поэтому-то и невозможно ­наладить бизнес-процесс, построить деловую экосистему и отойти от дел. Скажем, лидер-основатель может уйти, оставив после себя другого лидера-преемника, но мы должны понимать, что это будет совсем другая ­фирма.

В управлении юридической фирмой больше менеджмента или психологии?

Слово «менеджмент» происходит то ли от итальянского manegio, то ли от французского manege, то есть — манеж, арена, по которой лошади бегают по кругу, подгоняемые длинным хлыстом менеджера. Судите сами, возможен ли вообще на юридической фирме ­«менеджмент».

Остается психология?

С нее все начинается. Все выдающиеся юристы по складу характера — перфекционисты, не умеющие ­работать в команде и делегировать полномочия. Но, как и во всем остальном, демонстративный перфекционизм — это оборотная сторона неуверенности в себе. Приглядитесь: многие партнеры ведущих юридических фирм — люди неуверенные, с низкой самооценкой (чего вы никогда не заметите на публике), с постоянной потребностью проверять свои способности, чтобы доказать самим себе, что они все еще дееспособны. Майстер называет это «синдромом самозванца»: преуспевающие люди, которые живут в постоянном страхе, что однажды кто-то может похлопать их по плечу и сказать: «Мы тебя разоблачили, ты даже не знаешь таблицу ставок земельного налога». Эта неврастеническая потребность постоянно проверять свои навыки в разрешении каких-то незнакомых проблем с неопределенной вероятностью достижения успеха и отличает высший класс адвокатуры от просто хороших юристов.

Каким образом из такой «команды звезд» сделать «звездную команду»?

К каждому нужен свой подход — это настолько банально, что аж неприлично произносить вслух. Но в жизни-то мы никаких подходов не ищем, а наоборот, постоянно приспосабливаем окружающий мир (и окружающих людей) под себя. Оттого и все юридические фирмы — это ментальные слепки их собственников. Один коллега как-то говорил, что его идеальный тип работника — тридцатипятилетний ипохондрик с долгосрочным ипотечным кредитом. Но ведь эта ситуация отражает не особые профессиональные качества ипохондриков и не мотивирующие качества ипотеки, а внутренние установки самого управляющего партнера: рядом с ним все становились ипохондриками! Определенные склонности партнеров предвосхищают отношения внутри фирмы, а часто — и отношения с клиентами. Кто-то привязывает к себе людей, делая их слабыми и зависимыми, а кто-то создает эмоциональные привязанности между сильными ­личностями…

Как это влияет на атмосферу в коллективе, понятно. Но как это влияет на клиентов?

Из так называемого человеческого ресурса невозможно извлекать прибыль иначе, как посредством вовлечения людей в работу. Качество юридической услуги на выходе прямо зависит от отношений внутри этого часового механизма, клиент сразу же прочувствует любое изменение в нем. Проходит всего лишь неделя, и сотрудники начинают относиться к клиентам так, как фирма относится к сотрудникам. Это закон. И раз уж власть в адвокатской фирме заключается в том, чтобы снабжать людей мечтами, то своим юристам постоянно нужно генерировать новые вызовы, обращаясь при этом с ними как с ­победителями.

Вы сами как-то говорили, что безграничное доверие одних возвышает, иных — развращает…

В этом и заключается испытание свободой: она проявляет внутреннюю дисциплину. И тут уж либо она есть, либо ее нет. Во втором случае внешние раздражители не помогут — ни кнут, ни пряник. В каждом из нас время от времени проявляется его внутренний демон, его «худшее личное». Но в конечном счете, основу любой адвокатской компании составляют не гении, подавляющие своей звездностью всех остальных, но личности, настолько сильные, чтобы подчиняться общим правилам.

Общие правила даются легко?

Они всегда рождаются в муках. Кругом все ждут готовых ответов. Но так уже мне неинтересно! Пусть договариваются сами. Общественные договоры, складывающиеся естественным путем, всегда соблюдаются безукоризненно, в то время как спущенные сверху директивы — это всегда временная мера.

Правда ли, что Вы не принимаете ­ на работу юристов без опыта? Почему?

Тот, кто не был испытан злой волей, никогда не поймет добрую. Нет, конечно, «загончик для откорма молодня­ка» есть и у меня… Но в последнее время, как правило, стажировка — это не более чем стажировка. С сентября по июнь я общаюсь со студентами каждую неделю. Спросите, как они себе представляют работу в крупной юридической фирме. Они вам опишут угрюмое серое многоэтажное здание, битком набитое погибшими душами, бойко стучащими по клавишам бесчисленных компьютеров, несчастными созданиями, осужденными на вечную адскую скуку от тупой, однообразной и бессмысленной работы. Многие уже и приходят с таки­ми ожиданиями, готовые встать в стройные ряды быстрорастущего пролетариата­ постиндустриального мира. Но гораздо хуже то, что часто эти ожидания оправдываются.

Возможно, проблемы начинаются еще в университете?

Образование не начинается на юридическом факультете и даже не заканчивается им. Это вовсе ­ни­какая не веха, не этап. Каждый учит себя сам. ­Я и ­своим студентам повторяю, что университет — это ­не ­цель, а средство, не деканат, а библиотека. С тех ­пор, ­как ­в двухтысячных на смену светлым образам прос­ти­тут­ки ­и бандита, как самых популярных профес­сий, приш­ли ­соответственно юрист и банкир, измени­лось ­мно­гое. Мы живем в эпоху специалистов, которые ­не ­ин­тересуются своей специальностью. Сле­дует ­приз­нать, что в погоне за студентом универси­тет без­надеж­но уступает ­всем прочим источникам ­ин­формации.

Это общая проблема информационной диеты: на каком-то этапе иначе, ­ как принуждением, хороших привычек не привить...

К правовой культуре, как и любой другой, невозможно принудить. Я им наоборот говорю: если не нравится мое МЧП — не надо. Займитесь тем, что любите. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на вещи, которые не приносят удовольствия. Другое дело, что для многих единственная цель в жизни — это ходить по магазинам и заниматься любовью. К сожалению, в мире очень много людей с непреодолимой тягой к незамысловатому прекрасному. Но пусть даже так. Каждому свое. Это ведь не вопрос посещения университета. Я в свое время, к примеру, часто не ходил на лекции по той же причине, по которой сейчас не слушаю аудиокниги: я читаю в десять раз быстрее, чем автор проговаривает текст, и пока другие «прослушивали курс», я успевал и работать, и прочитывать всех классиков русской цивилистики.

Классики по сей день дают больше поводов для радости, чем современники…

Если от последних правовых новостей и можно получить удовольствие, то оно сродни удовольствию от чтения Кафки: это процесс, требующий интеллектуального сверхусилия над собой. Особенно если ощущаешь сопричастность происходящему.

Сопричастность?

В истории ничто не появляется­ из ниоткуда. Во ­всем прослеживается­ цивилизационная логика. Она ­руко­творна, в ней нет обреченности и предопределенности. А «рукотворность» предполагает, что руки приложили все. И мы с вами в том числе. Да, ре­форма адвокатуры многим кажется изящным надругательством над самим замыслом автора, за каковое ее ­теперешнее исполнение реформаторов нужно ­под­вергнуть карательной медицине в виде троекратного прочтения нового УПК. Но что мы сумели противо­поставить властной команде, кроме очередного рас­кола? Пока адвокаты разбегались по кинотеатрам, глав­ное кино показывали совсем в другом месте. Иные и ­вовсе решили, что раз реформу не победить, то ее ­нужно возглавить. Современная профессиональная реаль­ность такова, что бизнес-адвокатура строится как типичная социальная сеть со всеми ее атрибутами, включая ­иллюзию близости и тотальную ­отчужденность.

Что мешает юристам выступить единым  профессиональным сообществом?

Все ламентации по поводу утраченного единства — от лукавого. Что говорить об общности в профессии, когда ее нет даже в корпоративной адвокатуре? Нет ни общего прошлого, ни общих интересов, ни общих врагов. Не существует единого для всех «юридического сообщества», и никогда не было. Прокуроры и судьи — и вовсе чинуши, мухи на навозе.

Судебная реформа способна дать какой-то эффект?

Положительный эффект могут дать только сущест­венные изменения. А любая наша правовая реформа — как советский ремонт: это не процесс, это состояние. А точнее: симуляция стабильно хорошего, «улучшенного» состояния. У правительства даже официально цель заявлена — не привлечь иностранных инвесторов, а под­няться в разных рейтингах бизнес-привлекательности. Но судебной реформе в эффективности не откажешь: сегодня никакое производство в нашей стране не сравнится по своей рентабельности с судопроизводством. Каждый раз этот клубок начинают разматывать с нового конца: Верховный Суд, адвокатура, апелля­ции, судебный сбор, уго­ловный процесс… сейчас за прокуратуру взялись. Хотя все это, по сути, одна и та же длинная и грустная песня. Посмотрите на мир. Президенты есть аналоговые, а есть цифровые. Наш — аналоговый. С законами то же самое. Там, где существует десять тысяч предписаний, не может быть никакого уважения к закону. В искусстве пришло время contemporary art, в праве — эпоха contemporary law. Нашему поколению нечего музеефицировать, невозможно отлить в скрижалях достижения нынешней правовой культуры, ее высшие точки, потому как точек этих нет. Все меняется настолько быстро, что в этом калейдоскопе реформ не успевает застыть ни одна форма — эту скульп­туру все лепят, лепят, потом снова рушат и замешивают сначала. Система бесконечно воспроизводит себя в фиктивных реформах. При этом качественно новый контент не производится.

Каких же существенных изменений от государства ждет бизнес?

Уже никаких: конец немного предсказуем. Госу­дарству не нужны сильный бизнес и законопослушные граждане, жи­вущие по справедливым законам, то есть законам, вызванным природным по­рядком вещей. Ина­че бы все действова­ли по своему естественному интересу, сво­бодно обмениваясь результатами собст­венного со­зидательного труда. Чтобы экс­плуатировать про­изводительные силы и присваивать добавочную стоимость, власть создает запутанные, взаимно про­ти­воречивые правила, которые невозможно не нарушать. Так государство формирует порочное общество управляемых правонарушителей — должников, с которых всегда можно брать столько, сколько нужно. В отношении бизнеса у власти есть одно универсальное решение всех своих проблем, о котором оно нас всех уведомляет. Оно так и называется: «уведомление-решение».

На что остается уповать предпринимателям?

На самих себя. Тот, кто уже работает в этих условиях, философскими вопросами не задается. На примере других стран мы видим, что альтернативная вселенная существует. Пусть мы не тщимся «здесь и сейчас» шагнуть в следующее по классу измерение, однако в наших силах хотя бы вокруг себя воспроизвести крохотный комфортный мирок, постепенно расширяя его границы. Перестать самовыражаться через потребление. Жить и работать в удовольствие. Созидать. Снабжать людей мечтами. Надеяться, что мы не одиноки. Я знаю самое главное: посредственности не прорваться. Она никогда не побеждала и никогда не победит. Чтобы добиться успеха, надо перестать быть такими, черт побери, нормальными. Рано или поздно, как говорил герой Феллини, уровень личного безумия совпадет с общественным. Это и есть слава.

Что для Вас известность?

Пережить можно все, кроме того, что нас не любят. Неравнодушная аудитория — генеральное условие нормальной жизни, потому что иначе вообще непонятно, зачем все это нужно. По большому счету, нам всем для успеха необходимо только одно — неравнодушная аудитория.

Какой совет Вы дали бы начинающему коллеге?

Общайся с теми, кто лучше тебя, и всегда плати по счетам.

Завантажити у PDF

-->